– Красиво, – покивал Найденов, впервые разглядывая фотографию, сделанную Исмаиловой. На снимке стилизованная буква П и позывные разведчика. – Я и не знал, что Пантера умеет рисовать.

Скумбатов за спиной Марка покрутил у виска пальцем: «Думай, о чем говоришь! Не переигрывай».

Заговор. Против своего же товарища. Хотя обоим хотелось начать разговор с командиром словами: «Тут такое дело, Сергей... Короче, не было ошибки. Пантера действительно погиб». А в ответ могли услышать: «Вы чего дуру гоните?» Дальше гнать про Джабраила, слова которого окончательно хоронили одного и воскрешали другого.

Болото. Зашли до середины и обратного пути не видели.

– Значит, научился рисовать, – грубо отрезал Один-Ноль. Подкидыш владел карандашом очень неплохо. Когда был в командировке в Чечне, дополнял письма, адресованные семье, рисунками животных. Его сынишка любил тигров, пантер и акул, дочка – маленьких медвежат.

А в школе Найденов рисовал карикатуры на товарищей и учителей. Однажды его приятель из параллельного класса, решив произвести впечатление на девочку, выдал его рисунок за свой. И Гриша принял меры. На следующий день принес несколько заготовок – незаконченных рисунков. Приятелю оставалось лишь добавить несколько штрихов, так, чтобы девочка видела, как при ней рождается очередной шедевр.

Об этом Гриша не раз рассказывал товарищам и едва не получил кличку Сводник.

– Научился рисовать, глядя на тебя, – гнул свою линию Скумбатов, совершенно не умея врать. – Я хорошо помню, что Пантера всегда сидел рядом с тобой. Наблюдал. Как ты рисуешь.

Марк посмотрел сначала на Скумбатова, который говорил неестественно громким голосом, словно был туговат на ухо, потом на Подкидыша. Глазами спросил: «В чем дело?»

Один-Ноль махнул рукой:

– Поцапались мы тут, пока тебя не было. Ну надоел своими приколами! Ему что, он дрых, когда я в Гудермес ездил.

– Можно подумать, что тебя заставляли. Сам напросился.

– Давай ближе к делу, Гриша, – попросил Марковцев.

– Главное здание – это школа, – охотно начал Найденов. – Бывшая школа, – поправился он. – Здание крепкое, требует лишь небольшого ремонта. Охраняется так тщательно, как ни одно административное здание в Чечне.

Подкидыш показал объект и на своем наброске, и на карте, полученной из отдела разведки в Ханкале.

– Двухэтажное, – продолжал он, – желтоватого цвета, с осыпавшейся штукатуркой на фасаде. К центральному входу ведут «направляющие» – фундаментные блоки с «колючкой» под напряжением. Во всяком случае, провода на изоляторах в целости и сохранности.

«Понятно, – покивал Сергей, – для себя старались». Живут на казарменном положении, домой особо не тянутся – боятся подставить свои семьи. Чечня – большая деревня, все знают, где кто и кем работает.

– Ширина проезда три с половиной метра, длина не больше двенадцати. Конечно, – сделал привычную сбивку Подкидыш, – с таким глазомером, как у Скумбатова, получилось бы в два раза меньше. В самом начале проезда – самодельный шлагбаум.

– Что внутри здания, не пробовал выяснить? – спросил Марковцев.

– Кое-какими сведениями мы уже располагаем, да и сам могу обрисовать довольно точно. У нас в Орехове копия такой школы – сейчас она под складом в какой-то фирме. Небольшой холл, центральная лестница, сплошной коридор, по обе стороны классы. Первый этаж копирует второй. Или наоборот. Есть подвал, туалеты, а так больше ничего примечательного. В нашем случае классы, разумеется, переоборудованы под казармы. Исходя из численности личного состава ОМОНа, в каждом классе «учатся» четыре-пять ментов. Думаю, внутри постоянно дежурит пара дневальных-часовых: один в холле, скорее ближе к лестничному маршу, второй этажом выше. «Нижний», естественно, охраняет еще и вход в подвал.

«Хорошо, – покивал Сергей, допив крепленый кофе, – давай дальше». И как только Гриша закончит докладывать, наступит пора Марковцева. Пора, похожая на ночь, непроглядная, но все же имеющая где-то маленький просвет; найти его означало решение задачи по разработке плана диверсионного акта.

– Главное, – повторился Подкидыш, – это грамотно налаженная караульная служба ОМОНа.

Любой российский ОМОН в Чечне уделяет собственной охране одну из главных ролей. Кое-где это и вышки, обшитые бронированными листами, с бойницами – оттуда ведут круглосуточное наблюдение, каждый за своим сектором обстрела, пулеметчики. Это и укрепленные бетонные блоки, из-за которых выглядывают стволы БТРов, и спутанные кольца колючей проволоки или «егозы».

Так охраняется многоэтажное здание правительства и администрации главы Чеченской республики. Здание капитально, под «евро», отремонтировано, в окнах бронированные стекла, воздух кондиционированный, стоит в пятидесяти-шестидесяти метрах позади подразделений комендантской роты. Обнесено бетонным забором, в глубине бывшей грозненской промышленной зоны; ночью, при закрытых жалюзи, исходит слабым светом.

Кроме Центральной военной комендатуры, в заводских корпусах разместились военная комендатура и временный РОВД Ленинского района, подразделения Минобороны, МВД, ФСБ, МЧС и Минюста.

Грозненский ОМОН охранял себя поскромнее, но, по словам Гриши Найденова, гарантированно и капитально. Чеченцы окружили свою базу двумя вышками на железных опорах, с бойницами. Одна в десятке метров от западного угла центрального здания (школы), другая отстоит на двадцать метров от восточного угла того же сооружения. Оба часовых, находящихся на вышках, видят друг друга не только днем, но и ночью, – не боясь демаскировки, с наступлением темноты омоновцы включали в огороженной «колючкой» зоне прожектора. Одновременно они видели остальные четыре поста. Восточный видел двух караульных у центрального входа, а те, в свою очередь, могли наблюдать его. Он же отлично различал часовых, несших службу на юго-западном углу здания и северном – это задняя часть школы. Он постоянно находился в поле зрения часового на западной вышке, а последний мог наблюдать караульного у юго-западного угла и часового у бывшего склада, второго и последнего здания базы грозненского ОМОНа.

Караульная служба была налажена как светящийся объект, сигнализирующий себе и остальным. Погаснет огонек – тревога. Убирать такую ораву караульных можно было только разом, бесшумно, разумеется, но никак не по одиночке или парами.

Конечно, грозненский ОМОН не всегда нес усиленный вариант караульной службы. Скорее всего, дополнительные посты выставлены на эти три-четыре дня, позже число караульных вряд ли превысит четыре человека, поубавится иллюминации на базе.

Другая подлость, думал Марк, внимательно слушая Подкидыша, – это приличные расстояния между караульными – в ряд их не выстроишь. И по часам не начнешь: нагнется один караульный почесать пятку, а снайпер вовремя не снимет его, – получи тревогу и сотню вооруженных омоновцев. О штурме речь вообще не шла, лишь о диверсионном акте.

Разом снять часовых – вот первая и главная задача, над которой бился сейчас Марковцев, рассеянно принимая от Скумбатова вторую чашку с крепленым напитком. Снять мгновенно минимум шесть человек.

Вроде бы все просто: совпала секундная стрелка на часах у каждого снайпера – и огонь: выстрел в одного и, мгновение спустя, в другого; для таких опытных стрелков, как Скумбатов, Найденов и Марковцев, не составит труда переместить ствол и сделать очередной прицельный выстрел. Цена паузы больше полутора-двух секунд – срыв операции.

Как скоординировать действия трех бойцов, включая командира, которые не могли видеть друг друга в самый ключевой момент? Рации? Это не выход. Один докладывает о благоприятном моменте, а двое других не могут произвести выстрел. Двое готовы, но у третьего заминка с клиентом.

Нередко диверсанты, готовясь к боевой операции, выезжают на место. Так действуют, к примеру, бойцы морского спецназа. В их обязанности входит работа с агентурой в приморских населенных пунктах вероятного противника, чтобы в день «икс» захватить и уничтожить стратегически важные объекты противника. Отвечая за конкретную страну, диверсанты нелегально отправлялись в зону своей ответственности для изучения объектов, которые планировалось захватить или уничтожить.